Война народная ...

[Evgen]

Первая часть кому интересно - ТУТ!

Вторая часть - ТУТ!

-------------------

Приступаем к третьей:

-------------------

Один вылет из шестисот!

Голубева-Терес Ольга Тимофеевна

------------------

... Расчетное время на исходе. Мы приближаемся к Новороссийску. Там, по данным разведки, полным-полно гитлеровских войск. Взошла луна и хорошо осветила местность. Я обрадовалась: мы отлично все разглядим на земле! Но при этом не подумала, что и с земли нас заметить несложно. Надо выправить немного курс, всего на пять — семь градусов. Вот так. Теперь спокойно — ведь это моя первая самостоятельная бомбежка!

По дороге, ведущей от Новороссийска к Анапе, угадывается интенсивное движение. Время от времени вспыхивают огоньки, Я предлагаю летчице пройти вдоль дороги и понаблюдать. Она соглашается. Ага, вот тут, на западной окраине города, чаще вспыхивают огоньки, да и пушки бьют не переставая. Это дальнобойные. Они направлены на малоземельцев. Вот тут и ударим. Я сбрасываю одну за другой три светящиеся бомбы (САБы). Они повисли на парашютах и хорошо осветили дорогу.

— Машин ... ох, машин сколько!..

— Где? Не сочиняешь? — Нина смотрит вниз.

— Держи вдоль дороги! Правей! Еще немного. Еще ...

Так держать!

«Так держать!» — это команда летчику на боевом курсе. «Так держать!» — это значит провести мысленно прямую от самолета к точке, где рука штурмана рванет на себя шарики сбрасывателей, после чего бомбы, подчиняясь законам аэродинамики и земного тяготения, опишут баллистическую кривую и попадут в цель. «Так держать!» — это идеальная прямая, без кренов, разворотов и скольжения.

При бомбометании летчик должен особенно четко выполнять все команды штурмана. Для этого требуется слетанность экипажа, полное взаимопонимание. К великому моему удивлению и радости, я чувствую себя так, словно сама управляю самолетом — Алцыбеева выполняет все маневры исключительно точно.

Я дергаю за шарики бомбосбрасывателей, самолет вздрагивает, подпрыгивает вверх от резкого толчка. Через мгновение — внизу яркие вспышки. Мы сбросили термитные бомбы. Они разрывались на высоте 100–300 метров и поражали большую площадь. Нина разворачивает машину и берет курс домой, а я все смотрю назад, на разгорающийся пожар.

— Какая путевая скорость?

— А что? — Я никак не могу избавиться от радостного возбуждения после удачной бомбежки.

— Висим же ...

Досадная ошибка: я не подумала о сильном попутном ветре, когда шли к цели! Увлеклась, выискивая ее. Сейчас же сила встречного ветра почти равна скорости самолета. Ответить не успеваю. Молчавшая до сего времени земля вдруг выплескивает в небо целый шквал свинца. Кажется, с каждого квадратного метра к нам мчатся огромные шары, которые, взрываясь, превращаются в зловещие облака. Ответить нечем — под плоскостями ни единой бомбы. Один из снарядов разрывается почти вплотную с машиной.

Тр-р-рах! Я подскочила на сиденье. На самолет словно обрушился удар тарана. Он разбит, рассыпался в пыль!.. Но нет ... нет ... Он еще держится в воздухе, поддается управлению. Я вижу, как дымки разрывов собираются в клубящиеся вирамиды и уплывают в облака. «Они берут слишком высоко!» Я запрокидываю голову и вижу тонкие облака, освещенные луной. Догадываюсь: мы смотримся как на экране. Орудия, бившие мимо нас, пристреливаются. Огонь замыкает нас в кольцо.

— Штурман, далеко еще?

— Продержаться бы минут пять...

— Если бы!..

Взрывные волны встряхивают нашу машину беспрестанно. Летчица бросает самолет в сторону, Он делает резкий рывок, треща и вибрируя. Я еле успеваю предупреждать Нину о разрывах, помогая маневрировать:

— Правее! Высота ... Скорость ...

Главное — не дать наземным зенитным расчетам зафиксировать постоянное положение самолета по скорости, высоте и направлению полета. Нина все время работает педалями, ручкой управления. Только бы скрыться, только бы вырваться из огненной ловушки! Алцыбеева выполняет змейку, чтобы не попасть под прицел. Потом с разворота входит в пике, затем вытягивает самолет к горизонту, делает горку, швыряет из одного поворота в другой, снова пикирует ... На страх нет времени. Секунда передышки ... две ... И снова рванул снаряд. Теперь уже рядом. Я не сразу поняла, что произошло. Оказалось, машина сорвалась в штопор. Это неуправляемый спуск самолета по круто вытянутой вниз спирали.

Алцыбеевой удалось быстро вывести машину в горизонтальный полет. Но о противозенитном маневре теперь нечего было и думать: подбитая машина могла лететь только по прямой. Опять секунда передышки... Я не успеваю осмотреться. Новый шквал огня отшвыривает самолет в сторону, почти совсем разворачивает. И снова мне надо разбираться в обломках ландшафта. Все это длится гораздо меньше времени, чем я сейчас описываю. Минуты длятся бесконечно долго. В голове не остается ничего, кроме одной мысли, одного представления о простом действии: во что бы то ни стало вырваться из огня! Нам может помочь только ветер. С его помощью в два раза увеличится скорость. Ну, а потом ... Что будет с нами потом? Ведь попутный ветер вынесет нас в тыл врага. Однако другого выхода нет. К своим напрямую не выбраться.

— Нина, твое решение? По-моему, с попутным ...

— Давай курс.

Я даю курс на пожар, над которым мы проходили, когда шли к цели. Снаряды уже рвутся за хвостом, а вскоре зенитки совсем замолкают. Немцы, видно, решили, что подбитый советский самолет рухнет у них в тылу и потому, не стоит больше тратить на него снаряды. Я даю летчице новый курс, но она продолжает лететь прежним, в тыл вражеских войск.

— Нина, поворачивай!

— Вот черт... Не слушается...

Алцыбеева пробует развернуться с помощью руля поворота. «Блинчиком», без крена. Потеряв уйму времени, мы взяли нужный курс, намного севернее тех высот, откуда стреляли.

— Штурман, а район тут ты знаешь? Не заблудимся?

Я всегда тщательно учила наизусть не только район полетов, но еще прихватывала в радиусе триста километров. По десятку раз вычерчивала на память карту, запоминая все характерные ориентиры. Каждый раз помнила урок, полученный в первом ночном тренировочном полете. Тогда я было заблудилась и запсиховала. На земле все казалось незнакомым. Я включила свет в кабине, положила планшет с картой на колени и склонилась над ним. «Выключи свет, — сказала Худякова, [17] которая тренировала меня. — И карту убери». «Что-то не узнаю...» «Чтой-та», «ктой-та»... — насмешливо отозвалась она. — Ездила бы ты на телеге, дорогуша, а не лезла бы в штурманы». «Может, что и забыла», — обиделась я. «А когда фрицы стрелять будут, ты для них тоже свет в кабине включишь, вспоминать примешься?» Я молчала, а она ворчливо выговаривала: «Карта у штурмана должна вся в мозгу быть, мало ли что. Тут-то легче: никто не стреляет, никто не торопит. Давай-ка определяйся, а я покружу». Я быстро восстановила ориентировку, и мы благополучно приземлились. Худякова сказала: «Штурман, если это настоящий штурман, никогда не должен теряться. Даже если летчик волнуется, штурман остается спокойным. Ты должна уметь определять курс при любых обстоятельствах. У хорошего штурмана и затылок видит. Важно все замечать. Читать землю! Схватывать всю систему ориентиров, а не отдельные разрозненные детали земного ландшафта. Тогда спокойнее чувствуешь себя над землей».

Худякова учила меня самостоятельно принимать решения в самых сложных условиях. Бывало, покрутит меня в облачности, потом пробьет ее и спрашивает: «Где мы? Веди! Я не знаю, куда лететь».

В этом полете я с благодарностью подумала о Худяковой и сказала Алцыбеевой:

— Район знаю. Горючего хватит. Не волнуйся.

Нина кивнула в ответ.

Мы идем со снижением. Так легче летчице держать самолет. При увеличении оборотов машина, не подчиняясь рулям, кабрирует, лезет вверх, при уменьшении — опускает нос, начинает резко терять высоту. Подбирая нужный режим работы мотора, приноравливаясь к самолету, летчица спокойно пилотировала, вселяя уверенность. Но это была очень трудная работа — 20, 30, 40 минут подряд пилотировать самолет с неисправными рулями, удерживать его, по существу, собственными силами. Это была напряженная, изнурительная и изматывающая работа. Она была монотонна и однообразна, как и у большинства людей на земле, но эту надо было выполнить в небе. И она, эта работа, подавляла все, кроме надежды, и затмевала все, кроме цели.

Я старалась помочь Нине. Следила за скоростью и временем, вносила изменения в курс. Мысленно сличала землю с картой. Река, лес, населенные пункты, дороги сверху казались географической картой. Я искала наиболее безопасный и экономичный путь, помня об ограниченном количестве бензина. Удивительно, но я совсем не думала о повреждениях в машине, полагаясь на опыт и знания летчицы. Мои мысли не метались, а работали: «Прошли десять минут с северо-восточным курсом, пора дать поправку. Нет, еще три минуты, потом дам курс девяносто. Еще десять — двенадцать минут, и пересечем линию фронта. Тогда уже правее ... правее. Выйдем на станицу Славянскую. От нее рукой подать до дома».

Каждые пять минут я сообщала летчице время, место, над которым шли, и сколько еще осталось лететь. Работа была слишком трудной, чтобы думать о чем-нибудь постороннем. Наверное, никогда человек не соображает так ясно, быстро, решительно, как в минуты опасности. Это удивительное состояние. На земле такой четкости и собранности мысли у меня еще не было. Наконец мы миновали линию фронта. Опять пожары, разрывы, прочерки трассирующих пуль, взвивающиеся разноцветные ракеты... Еще несколько минут — и я увидела наш световой маяк, который приветливо подмигивал огромным красным глазом. Такие мигалки или прожекторы устанавливались обычно в десяти — двенадцати километрах от аэродрома для того, чтобы помочь экипажам найти в кромешной тьме свой дом. Каждый световой маяк имел свой режим работы, свои сигналы, чтобы экипажи не могли его перепутать с другим, стоящим в ином месте прожектором.

Я радостно закричала Нине:

— Вот и пришли! Понимаешь, пришли!

Я оглядываю южное небо с яркими и огромными звездами, смотрю на легкие бродячие облака, сквозь белизну которых озорно подсматривает за нами луна, и испытываю радость.

— Нина, смотри, смотри! Луна улыбается нам! Честное слово, улыбается!

Я подставляю лицо ветру и громко смеюсь.

— Ты не чокнулась? — Голос у Нины тревожный, а меня еще больше разбирает смех.

— Вот вспомнила, что война представлялась мне кулачным боем, когда стенка идет на стенку, когда дерутся все. Или еще картинка. Представь: бойцы со значками ГТО и «Ворошиловский стрелок» на груди садятся на коней и мчат куда-то за горизонт, где притаились враги. Смешно?

Вместо ответа она приказала мне покрепче пристегнуть ремни. Я улавливаю тревожные нотки в голосе летчицы.

— А что? — спрашиваю ее. — Случилось что-нибудь?

— Дай красную ракету, — не отвечая, скомандовала летчица. — Садимся с прямой.

По правилам мы должны были сделать над аэродромом круг, но, видно, на это времени у нас нет. Самолет катастрофически терял высоту. Ручку управления почти полностью заклинило. Левая рука Алцыбеевой сжимала сектор газа, правая — ручку рулей. Самолет проваливался.

— На себя! — крикнула летчица. — Помоги, ручку на себя!

Обеими руками я ухватилась за ручку и что было силы потянула ее на себя. Ни с места!

— Сильней!

Ручка оказалась скованной: ее ход был мизерным. «На себя, на себя», — твердила я, обливаясь потом. Но самолет проваливался.

— Отпусти. Я сама, — сказала Нина.

Одну за другой я выпустила две красные ракеты — сигнал тревоги.

Что же делать? Какие действия предпринять? Понимаю: я — вне игры, остается одно: ждать. И сохранить мужество, чтобы не потерять голову. Вот как, оказывается, бывает: вырвешься из пекла, из вражеского огня, доведешь подбитую машину до дома и — бах, все в щепки!

Мотор работал исправно. А может, все обстоит иначе? Удача на нашей стороне? Я всегда верила в счастливую свою судьбу. В удачу.

— Ух! — выдохнула летчица. — Сдвинулась ...

Самолет, словно подкрадывался к аэродрому, шел над самой землей. Навстречу летела посадочная полоса — ближе, ближе, ближе. Сжалась до предела высота, секунда, миг — и самолет наконец прильнул к земле и помчался по ней. И тут, как бы споткнувшись, остановился: стрелка бензочасов дрожала у нулевой отметки, а ручка управления легко ходила вправо и влево. Осколки повредили тяги управления обоими элеронами. Но лопнули они — вот оно, везение! — лишь после посадки. Случись это во время захода на посадку — и катастрофа была бы неизбежной...Тут уж от летчика ничего не зависело.

Техники, осматривая машину, то и дело восклицали:

— Вот это да! Плоскость-то наполовину вырвана ...

— А центроплан — вот так дыры!

— А кабины, кабины-то изрешечены ...

— Прямо как в песне, — воскликнула Тая Коробейникова и пропела:

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Бак пробит, хвост горит,

Но машина летит

На честном слове

И на одном крыле.

— На самолюбии! — отрезала Алцыбеева.

— Повезло же вам, — сказала старший техник эскадрильи Дуся Коротченко. — Ума не приложу, как же вы сели?

— Хочешь жить — сядешь, — устало отозвалась летчица. — Подумаешь, что там Данте! Вот это и есть ад ...

[Evgen]

Высота.

де Сент-Экзюпери Антуан Мари Роже

-----------------

... Чего стоит полет на большой высоте? Соответствует ли один час, прожитый на высоте десять тысяч метров, неделе, трем неделям или месяцу нормальной жизни организма, нормальной работы сердца, легких, артерий? Впрочем, не все ли равно! Мои полуобмороки состарили меня на века; я погрузился в старческую безмятежность. Все, что волновало меня, когда я снаряжался в полет, кажется теперь затерянным в бесконечно далеком прошлом. А Аррас — в бесконечно далеком будущем. Ну а военные приключения? Где они, эти приключения?

Всего минут десять назад я едва не погиб, а рассказать мне не о чем, разве что о крохотных осах, промелькнувших передо мной за три секунды. Настоящее же приключение длилось бы десятую долю секунды. Но никто из нас не возвращается, не возвращается никогда, чтобы о нем рассказать.

— Дайте-ка левой ноги, капитан.

Дютертр забыл, что педали замерзли. А мне вспоминается поразившая меня в детстве картинка. Она изображала, на фоне северного сияния, странное кладбище погибших кораблей, затертых полярными льдами. В пепельном свете вечных сумерек они простирали свои обледеневшие руки. Среди мертвого штиля их все еще натянутые паруса хранили отпечаток ветра, как постель сохраняет отпечаток нежного плеча. Но чувствовалось, что они жесткие и ломкие.

Здесь тоже все замерзло. Рычаги замерзли. Пулеметы замерзли. И когда я спросил у стрелка:

— Как пулеметы?

Он ответил:

— Не работают.

— Ладно.

В респиратор кислородной маски я выплевываю ледяные иглы. Время от времени сквозь гибкую резину приходится раздавливать ледяную пробку, которая не дает мне дышать! Когда я сжимаю трубку, я чувствую, как в руке у меня трещит лед.

— Стрелок, кислород в порядке?

— В порядке.

— Какое давление в баллонах?

— Гм... Семьдесят ...

— Ладно.

Время для нас тоже замерзло. Мы — три седобородых старца. Ничто не движется. Ничто не торопит. Ничто не страшит.

Боевые подвиги? Однажды майор Алиас почему-то предупредил меня:

— Будьте осторожнее!

Быть осторожнее, майор Алиас? Каким образом? Истребители поражают сверху, словно молния. Летящий выше на полторы тысячи метров отряд истребителей, обнаружив вас под собой, может не торопиться. Он маневрирует, ориентируется, занимает выгодную позицию. А вы еще ничего не знаете. Вы — мышь, над которой простерлась тень хищника. Мышь воображает, что она живет. Она еще резвится во ржи. Но она уже в плену у ястребиного глаза, она прилипла к его зрачку крепче, чем к смоле, потому что ястреб ее уже не выпустит.

Так же и с вами. Вы продолжаете вести самолет, вы мечтаете, наблюдаете за землей, а между тем вас уже обрекла на гибель едва заметная черная точка, появившаяся в зрачке человека.

Девять истребителей обрушатся на вас по вертикали, когда им заблагорассудится. Времени у них хоть отбавляй. На скорости девятьсот километров в час они нанесут страшный удар гарпуном, который безошибочно поражает жертву. Эскадра бомбардировщиков обладает такой огневой мощью, что ей еще есть смысл обороняться, но один разведывательный самолет, затерянный в небе, никогда не одолеет семидесяти двух пулеметов, да и обнаружить-то их он сможет лишь по светящемуся снопу их пуль.

В тот самый миг, когда вам станет ясно, что вы под ударом, истребитель, подобно кобре, разом выпустив свой яд и уже выйдя из поля обстрела, недосягаемый, повиснет над вами. Так раскачиваются кобры, молниеносно жалят и снова начинают раскачиваться.

Значит, когда истребители исчезли, еще ничто не изменилось. Даже лица не изменились. Они меняются теперь, когда небо опустело и опять воцарился покой. Истребитель уже стал всего лишь бесстрастным очевидцем, а из рассеченной сонной артерии штурмана брызжет первая струйка крови, из капота правого мотора неуверенно пробивается первое пламя, которое сейчас забушует, как огонь в горне. Кобра уже успела свернуться, а яд ее проникает в сердце, и на лице судорожно вздрагивает первый мускул. Истребители не убивают. Они сеют смерть. И смерть дает всходы, когда истребители уже далеко.

Быть осторожнее, майор Алиас? Но каким образом? Когда мы встретились с истребителями, мне нечего было решать. Я мог и не знать о их появлении. Если бы они летели прямо надо мной, я бы даже не узнал об этом! Быть осторожнее? Но ведь небо пусто.

И земля пуста.

Когда ведешь наблюдение с высоты десять километров, человека не существует. В таком масштабе движения человека неразличимы. Наши длиннофокусные фотоаппараты служат нам микроскопами. Микроскоп нужен здесь для того, чтобы разглядеть не человека, — его и с помощью этого прибора не увидишь, — а лишь признаки человеческого присутствия: дороги, каналы, поезда, баржи. Человек оживляет то, что мы видим под микроскопом. Я бесстрастный ученый, и война этих микробов для меня сейчас всего лишь предмет лабораторного исследования.

— Дютертр, стреляют?

— Кажется, стреляют.

Откуда ему знать? Разрывы слишком далеки, и пятна дыма сливаются с землей. Они, конечно, и не надеются сбить нас таким неточным огнем. На высоте десять тысяч метров мы практически неуязвимы. Они стреляют, чтобы определить наше положение и, может быть, навести на нас истребителей. Истребителей, затерянных в небе, подобно невидимой пыли.

С земли нас видно благодаря белому перламутровому шлейфу, который самолет, летя на большой высоте, волочит за собой, как подвенечную фату. Сотрясение, вызываемое полетом, кристаллизует водяные пары атмосферы. И мы разматываем за собой перистую ленту из ледяных игл. Если атмосферные условия благоприятствуют образованию облаков, этот след будет медленно распухать и превратится в вечернее облако над полями.

Истребители могут обнаружить нас по бортовой рации, по пучкам разрывов и, наконец, благодаря вызывающей роскоши нашего белого шлейфа. И все-таки мы парим в почти космической пустоте.

Мы летим — я знаю точно — со скоростью пятьсот тридцать километров в час... А между тем все остановилось. Скорость ощутима на беговой дорожке. Здесь же все погружено в пустоту. Так и земля: несмотря на скорость сорок два километра в секунду, кажется, что она оборачивается вокруг солнца довольно медленно. Она тратит на это целый год. Нас, быть может, тоже медленно нагоняет что-то, к нам тоже что-то тяготеет. Сколько самолетов приходится на единицу пространства в воздушной войне? Они — как пылинки под куполом собора. Сами пылинки, мы, быть может, притягиваем к себе несколько десятков или сотен других пылинок. И вся эта пыль медленно поднимается в лучах солнца, словно где-то вытряхивают ковер.

Чего мне опасаться, майор Алиас? Внизу, по вертикали, сквозь недвижное чистое стекло я вижу лишь какие-то безделушки прошлых веков. Я склоняюсь над музейными витринами. Но вот я повернул и теперь смотрю на них против света: где-то далеко впереди, конечно, Дюнкерк и море. Но под углом мне уже трудно что-нибудь различить. Солнце сейчас совсем низко, и я лечу над огромным сверкающим зеркалом.

— Дютертр, вы что-нибудь видите сквозь эту мерзость?

— По вертикали вижу, господин капитан ...

— Эй, стрелок, как там истребители?

— Ничего нового ...

Я действительно понятия не имею, преследуют нас или нет и видно ли с земли, как за нами гонится множество шлейфов из паутины, похожих на тот, что мы волочим за собой.

«Шлейф из паутины». Эти слова будят мое воображение. Передо мной возникает образ, который сперва кажется мне великолепным: «... недоступные, как ослепительно красивая женщина, мы шествуем навстречу своей судьбе, медленно влача за собой длинный шлейф из ледяных звезд ...»

— Дайте-ка левой ноги!

Вот это действительность. Но я снова возвращаюсь к своей дешевой поэзии:

«...вслед за этим виражом повернет и весь сонм наших поклонников...»

Дать левой ... дать левой ...

Легко сказать! Ослепительно красивой женщине не удается ее вираж.

— Если будете петь ... вам не поздоровится ... господин капитан.

Неужели я пел?

Впрочем, Дютертр отбивает у меня всякую охоту к легкой музыке:

— Я почти закончил съемку. Скоро можно снижаться к Аррасу.

Можно ... Можно ... разумеется! Надо пользоваться удобным случаем.

Вот так штука! Рукоятки сектора газа тоже замерзли ...

И я думаю:

«На этой неделе из трех вылетевших экипажей вернулся один. Стало быть, шансов очень мало. Но даже если мы вернемся, нам нечего будет рассказать. В жизни мне случалось совершать то, что принято называть подвигами: прокладка почтовых линий, столкновения в Сахаре, Южная Америка ... Но война — не настоящий подвиг, война — это суррогат подвига. В основе подвига — богатство связей, которые он создает, задачи, которые он ставит, свершения, к которым побуждает. Простая игра в орлянку еще не превратится в подвиг, даже если ставкой в ней будет жизнь или смерть. Война это не подвиг. Война — болезнь. Вроде тифа».....

[Evgen]

[Mona]

Евген, с Вами только можно поделиться очередным шоком.

В Берлине сегодня открылся памятник пострадавшим от преследований нацистов

гомосексуалистов.

к теме здесь сообщение

ссылка

В стране, которая начала войну против славян, коммунистов, цыган...нет ни одного памятника павшим русским солдатам.

[Иля]

В стране, которая начала войну против славян, коммунистов, цыган...нет ни одного памятника павшим русским солдатам.

а этот, в трептов-парке, что, аннулировали?

[Mona]

а этот, в трептов-парке, что, аннулировали?

Восточный Берлин - это не Германия.

Трептов Парк с его памятником (не единственным), возведённым нашими же, советскими воинами-солдатами, на наши же средства, по проекту нашего Евгения Вучетича и для наших же совестких немцев по восточную сторону.

[Mephissto]

Не правы вы Мона. Начнём с тезиса, что восточный Берлин это не Германия тут просто без комментариев, и всё памятники советским солдатам (их там прилично и не только в Трептов парке) поддерживаются на деньги Германии. Так же немцы активно выделяют деньги и на поддержание как памятников так и кладбищ здесь в России. Да не только немцы. Итальянцы, венгры и другие. Даже в Польше за многими нашими памятниками и могилами следят и ухаживают местные.

[Сатира]

Восточный Берлин - это не Германия.

Трептов Парк с его памятником (не единственным), возведённым нашими же, советскими воинами-солдатами, на наши же средства, по проекту нашего Евгения Вучетича и для наших же совестких немцев по восточную сторону.

А тот, который около Бранденбургских ворот с ихней (западной) стороны? Западный Берлин ведь Германия?

Я сильно подозреваю, что и в Западной Германии (и в Западном Берлине, в часности) таких памятников полно, просто этот (около ворот) первым пришел мне в голову.

А памятники на кладбище над братскими могилами считаются? А то у нас тут в маленькой сонной деревушке на местном кладбище в том году отреставрировали Звезду. На прошлое 9 мая там еще все было разрыто, и ездили тракторы, а в этом году ровная травка и уже лежали цветы. А вы говорите - памятников нету...

[Evgen]

Ребят, ну а чему тут удивляться? Нынче мало кому наши памятники нужны ... Память о войне потихоньку умирает и не только у них ... Уже и у нас появляются товарисчи которые советуют забыть ВСЕ и не праздновать день Победы вовсе. Уже у нас масса писак усердно переписывает историю в угоду тем или иным дядям формируя тем самым у подрастающих поколений извращенное понимание истории Второй Мировой. Результат их деятельности виден ... Например - до 27% молодежи сегодня не могут точно назвать дату начала ВОВ ... И это в нашей то стране ...

Так что думаю через пару десятилетий наши мальчики и девочки мучительно будут вспоминать слово Сталинград и что оно вообще значит для нашего народа ...................................

[Mona]

Возможно, молодёжь не интересует более эта наша война. Возможно, это пока.

Mephissto, конечно Вы правы насчёт финансирования. Но если смотреть в корень, то казна ГДР состояла только из долгов.

Всё, что там сейчас постороено - построено на западные деньги. Если учитывать качество дорог, то на Востоке они сегодня лучше, чем на Западе.

Конечно, надо отдать должное, памятники и кладбища сохранены. В отличие, кстати, от нем. захоронений в том жеПетровском...

Хорошо, сойдёмся на том, что мы сами настроили себе памятников воинам-освободителямт на занятых нами территориях,и этого достаточно.

Просто для меня лично чувство вины, если оно присутствует, заключается в чистосердечном извинении, будь то памятник или открытое письмо. А так напали они на нас, пол страны вырезали и сожгли, получили пинок, и на этом все всё забыли.

Зато в мельчайших подробностях обсуждается грабёж и насилие русскими солдатами при продвижение наших войск через Польшу, и Вост. Германию.

[Mona]

В Madame Tussaud Wachsfigurenkabinett в Берлине...

в 2008 году...в 300 метрах от памятника жертвам нацизма...

выставлена фигура Гитлера. Одна из немногих весьма похожих (кстати, Х.Коль весьма возмущен не только присутствием своей фигуры без его разрешения, но и поражен всяким отсутствием сходства).

Слава Богу, один из посетителей оторвал ему(А.Г.) от гнева голову. Что меня удивило, остатки воскового тела перевезены в Англию для реставрации. Неужели он опять появится в музее?

[Иля]

Mona

а в чем проблема?

Изменено 7 июля, 2008 пользователем Иля

[Mona]

Mona

а в чем проблема?

Иля

это просто факт.

[Evgen]

Небольшой отрывочек из статьи:

Вранье

-----------------

Автор В. Шурыгин

Совсем недавно мне пришлось написать рецензию на убогенький военный сериал "Диверсант", и вот на экранах телевизоров гремит и стреляет новое многосерийное действо "Штрафбат". Его авторы, режиссер Николай Досталь и сценарист Эдуард Володарский, взялись раскрывать одну из самых драматичных страниц войны - судьбу "штрафников", солдат и офицеров, прошедших через штрафные роты и батальоны.

Почти сразу захотелось засесть за подробную рецензию, но после просмотра двух картин о войне за две недели и перспективу в ближайшие полгода увидеть ещё несколько подобных "премьер" желание откликаться на каждую "премьеру" несколько притупилось.

Тем более, что уже после просмотра первых двух остаётся странное ощущение их просто нездорового сходства.

Словно скопированные друг у друга характеры целой плеяды героев, одинаковые сюжетные ходы и почти зеркальная внутренняя логика.

Из фильма в фильм кочуют мерзавцы "особисты", трусы и тупицы генералы, раскулаченные штрафники - разведчики, репрессированные политические, бессмысленные атаки и надрывные диалоги "за жисть"...

И это сходство трудно назвать случайным. Такая вот теперь "правда" о войне!

Поэтому вместо обычной рецензии на фильм сама собой возникла тема современной трактовки нашим "голливудом" Великой Отечественной войны. Этакого "нового взгляда" на Великую Войну.

Определить его можно, как "окопно-штрафной угар", когда бесстрашные храбрые солдаты - сплошь дети раскулаченных "кулаков", расстрелянных злобными огэпэушниками родителей, "блатари" и сплошь анархисты, не признающие над собой ничьей власти в бесконечных атаках по колено в крови, заваливая горами трупов противника, назло идиотам командирам и кровожадным "особистам" добывают победу и спасают злую Родину - мачеху.

Интересно, что наши сценаристы и режиссёры не одиноки в этой своеобразной "концепции" войны.

В мемуарах большинства немецких военачальников эта же тема проходит просто лейтмотивом, красной нитью: храбрый немецкий солдат и плохой фюрер, бездарные фельдмаршалы и стойкие, верные присяге окопные офицеры.

Но дело-то в том, что немцы пытаются этими противопоставлениями оправдать свой разгром в войне, а наши "литераторы" и "сценаристы" не то оправдать, не то обвинить нашу Победу.

Если бы Эдуард Володарский не поленился проштудировать мемуары того же Жукова, Рокоссовского, Катукова, прочитал Манштейна и Гудериана, то, может быть он, наконец, понял, что сама его "лейб-идея" о том, что войну выиграли честные солдаты ВОПРЕКИ идиотизму и тупости командования, глубоко порочна. И первые два страшных года войны это очень наглядно всем показали.

Именно Володарский, проталкивая эту идею, выступает тем самым злобным "смершевцем", который кидает людей под немецкие танки, не считаясь ни с обстановкой, ни с реальностью. Они же герои! Они всё смогут! - убеждают нас сценарист и режиссёр. Так же когда-то железный комиссар Лев Мехлис требовал всех до единого солдата загнать в передовой окоп и "единым порывом" громить фашистов.

Да не смогут!

В том-то всё и дело, что только когда, на всех уровнях управления войсками офицеры, генералы, маршалы и сам главковерх, наконец, осознали, что побеждать лучшую в мире немецкую армию можно только ПОЛКОВОДЧЕСКИМ МАСТЕРСТВОМ и ВЫСОЧАЙШЕЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ, а не людскими волнами и большевистским порывом, только тогда положение начало изменяться. А без этого сотни тысяч самых преданных и верных солдат гибли в "котлах", бездарных наступлениях и бессмысленных атаках. После изобретения пулемёта количество атакующих перестало играть определяющую роль.

Да, русский солдат - это великий солдат. Это герой, пахарь войны, подвижник и мученик. Но как бы мы ни восторгались им, надо чётко понимать, что великую войну выиграл не он. Точнее - не он один. Её выиграла Советская Армия, советская военная школа, советское стратегическое искусство, советский Генеральный штаб.

За четыре страшных года мы смогли преодолеть кризис начала войны, смогли в горниле боёв приобрести драгоценный опыт, обучить и подготовить офицерский корпус, выдвинуть и обучить высший командный состав, и с осени 1943 года мы стали уверенно громить немцев, теснить их, превосходить их в тактике и оперативном искусстве. Страшной ценой, но мы это сделали!

И не грех будет привести один очень наглядный пример: В 1941 году 107-я стрелковая дивизия осенью в боях за Ельню уничтожила 750 солдат и офицеров противника, взяла трофеи, но сама потеряла 4200 человек убитыми и ранеными. В наступлении под Москвой эта же дивизия захватила 50 танков и более 200 пушек, уничтожила больше 1000 немцев, но сама потеряла 2260 человек убитыми и ранеными. Под Юхновым в 1942 г. дивизия наступала. Задачу выполнила, но потеряла 2700 человек. В 1943-м при наступлении на Гомель взяла большие трофеи, уничтожила больше 1500 гитлеровцев, но сама потеряла 5150 человек убитыми и ранеными. Но уже летом 1944-го, наступая в Белоруссии, дивизия с боями прошла 525 км. Освободила 600 населённых пунктов, уничтожила более 3000 гитлеровцев и 9320 взяла в плен, потеряв при этом около 1500 человек убитыми и ранеными. А при штурме Кёнигсберга, заняв 55 кварталов(!!!), уничтожила больше 5000 фашистов, взяла в плен 15100 солдат и офицеров, потеряв всего 186 человек! Затем штурмовала другую крепость - Пилау. Уничтожив больше 7000 солдат и офицеров противника, захватила в плен 8350 человек и огромные трофеи. Потери дивизии 122 убитых, 726 раненых.

Закончила войну как 5-я гвардейская. По-моему, для тех, кто умеет думать, - всё вполне понятно.

Беда, мне кажется, сегодня в том, что очень многие сегодняшние маститые российские сценаристы и режиссёры до глубокой тоски неграмотны, но амбиции имеют как у академиков.

Сценарии лучших фильмов предыдущего сорокалетия о войне писались если не самими фронтовиками, то хотя бы по романам и повестям фронтовиков, которые войну знали не понаслышке, а прошли её пехотинцами, артиллеристами, разведчиками, танкистами. Поэтому и Правда войны в этих фильмах пробивалась сквозь все цензурные шлюзы. "Они сражались за Родину", "На войне как на войне", "Горячий снег", "Звезда"...

Теперь же за сценарии военных фильмов берутся всё чаще люди, не то что пороху не нюхавшие, но даже в большинстве своём и в армии-то не служившие и представляющие её в лучшем случае по книгам. Причём очень часто по "модным" - скандальным, типа откровений Суворова-Резуна или опусов Волкогонова. На основе этих прочтений и рождаются такие "кинооткровения" о войне, как "Диверсант" или "Штрафбат".

Ну, лень нашим "маститым" сценаристам, садясь за очередной сценарий о войне, потратить несколько недель на чтение мемуаров, на опросы ветеранов и разговоры с экспертами.

Вот Эдуард Володарский безапелляционно заявляет в интервью Владимиру Нузову: "Пишу сценарий многосерийного телевизионного фильма "Штрафбат". События происходят во время Великой Отечественной войны... Фильм о том, что наши генералы воевали мясом. Жуков, конечно, великий полководец, но большего мясника, чем он, я в истории не знаю. У немцев не было даже такого понятия: штурм. Ни одного города они не брали штурмом! А мы клали тысячи людей за село, за какую-нибудь поганую высоту, которая, как потом оказывалось, никому не нужна. Вот об этих бессмысленных жертвах я и пишу сценарий". И тут же раскрывает свою мысль: "Миллионы людей легли в землю, защищая свою родину. Ведь только 600 тысяч наших солдат погибли при взятии Берлина. 600 тысяч! Можете себе представить? 200 тысяч погибло при взятии Будапешта. Американцы же за время Второй мировой войны потеряли всего 250 тысяч".

Азарт Володарского, конечно, понятен. Он в работе, он горит сюжетом. Мясо, трупы, сволочи командиры...

Правда, совершенно не понятно, откуда он взял, что у упомянутых им немцев отсутствовало понятие "штурм"? Если он о терминологии, то как Володарский объяснит наличие в немецкой армии таких подразделений и понятий, как: Sturm-Pionier-Bataillone, Sturmgeshutze, Sturmpanzer или тот же Volkssturm? И это только навскидку, не копаясь сильно в книжках.

Если же речь идёт о штурмовых действиях как таковых, то, как по-другому можно назвать действия немцев под Смоленском, Одессой, Севастополем, Сталинградом? Только при штурме Севастополя (кстати, Манштейн, командовавший штурмом города, называл операцию по взятию Севастополя "штурмом") немцы потеряли почти 80 000 человек убитыми и около 200 000 ранеными. Про Сталинград лучше вообще не вспоминать...

И уж если речь зашла о цифрах, то что мешало Эдуарду Яковлевичу открыть вполне доступные теперь справочники и прочитать, что при штурме Берлина погибло не 600 000 наших солдат, а 78291, а при боях под Будапештом пало не 200 000, а 80026 человек. То есть всего погибло в двух самых тяжёлых операциях заключительного периода войны 158316 наших солдат и офицеров. Но не 800 000, как подсчитал сценарист, преувеличив наши потери в ПЯТЬ РАЗ!

Если писать сценарии о войне на основе ТАКИХ военно-исторических познаний, то удивительно, как у нас вообще народу хватило, чтобы до Берлина дойти. Есть один "гений", подсчитавший, что за войну Советская Армия потеряла аж 35 миллионов солдат - всё взрослое мужское население...

В недавнем прошлом было модно ругать советские псевдовоенные "боевики" 80-х годов, в которых герои пачками уничтожали немцев, едва ли не в одиночку громили целые полки и дивизии. Ничего, кроме недоумения, такие картины не вызывали и вполне законно канули без следа в Лету.

Самое интересно в том, что сегодняшние попытки делать фильмы о войне почти ничем не отличаются от тех киновыдумок. Тогда сценаристы и режиссёры, не слишком мучая себя правдивостью и достоверностью, гнали ширпотребовские ленты на потребу дня - героизации Великой Отечественной войны. Так рождались "В двух шагах от Рая", "Дачная поездка сержанта Цыбули" и прочая "трава". Сегодня, так же, как и двадцать лет назад, режиссёры и сценаристы стремительно осваивают средства продюсеров, создавая модную антисоветскую ширпотребовскую "чернуху", даже не пытаясь снять ПРАВДУ. Главное выполнить всё тот же "соцзаказ"...

Можно написать целую научную работу о проколах и грубых ошибках фильма. Их в фильме просто не счесть. Главного героя, раненного пулями в грудь и руку, выносят на руках за линию фронта. После такого ранения человек как минимум на несколько месяцев оказывается прикован к больничной койке, но по фильму он уже через несколько дней сидит всё в той же окровавленной гимнастёрке перед следователем НКВД.

Пуля из винтовки Мосина, имеющая скорость 865 метров в секунду, пробивающая на 800 метров стальную плиту толщиной в 8 мм, четырёх человек, стоящих друг за другом навылет! - выпущенная в упор, необъяснимым образом застревает в ноге несчастного штрафника-еврея (естественно, пострадавшего из-за сволочи-антисемита).

Опустим такие "мелочи", как переодевание штрафников в немецкие мундиры, поездки по передовой на личном "виллисе" (это комбата-штрафника!) и проч. Сценарные изыски. Ладно, каких чудес на свете не бывало...

Обратимся к более существенным ошибкам. Например, к тому, что в штрафные батальоны никогда не осуждались рядовые солдаты! И уж тем более в них никак не могли попасть уголовники из лагерей. Штрафбаты были по определению исключительно офицерскими. Авторы фильма явно путают штрафные офицерские батальоны со штрафными ротами.

Как бы ни выкручивались авторы, но штрафбатом никогда не мог командовать штрафник, как не мог он самостоятельно выбирать из штрафников командиров рот. (Кстати, о взводных и комиссаре, положенных по штату, сценарист с режиссёром вообще забыли...).

По положению о штрафных батальонах и ротах в приказе №227 старшими и младшими командирами и политработниками в штрафные подразделения назначались обычные кадровые военнослужащие, наиболее подходящие для этой роли. При этом постоянный командный состав для штрафных частей и подразделений специально не готовился.

При необходимости штрафники могли приказом по части назначаться на должности младших командиров с присвоением звания ефрейтора, младшего сержанта и сержанта.

Согласно положению о штрафных батальонах и ротах действующей армии, командир и военный комиссар батальона пользовались по отношению к штрафникам властью командира и комиссара дивизии. Командир и комиссар отдельной армейской штрафной роты пользовались властью командира и комиссара полка. (Г.Ф. Кривошеев "РОССИЯ И СССР В ВОЙНАХ XX ВЕКА").

Штрафной батальон был один на фронт и являлся отдельной частью, которую использовали на самых трудных участках фронта - так же, как и штрафную роту. У Володарского штрафбат вообще "закабалён" навечно при какой-то дивизии, которой командует странный триумвират из комдива, начальника особого отдела и некоего полковника, который вообще неизвестно кто.

Когда буквально в первые минуты фильма выяснилось, что начальник особого отдела дивизии самолично командует "минёрами" и куда-то их из дивизии отправляет, из-за чего штрафников бросают в атаку по неразминированному минному полю, все вопросы об исторической достоверности фильма отпадают сами собой. Вообще-то в каждой стрелковой дивизии РККА был отдельный сапёрный батальон в количестве 512 человек по штату, но, кроме того, в каждом стрелковом полку была ещё и сапёрная рота (85 человек по штату), обычно даже в стрелковых батальонах организовывали внештатные группы сапёров, но этого мы уже касаться не будем.

В свете всего сказанного историческая реальность сюжетного хода про палача-"особиста", угнавшего куда-то ВСЕХ сапёров дивизии (кстати, именно сапёров, а не "минёров", как их называют в фильме начальники. Минёры-подрывники были в партизанских отрядах и диверсионных группах, но не в стрелковой дивизии РККА) выглядит не более чем дикорастущей "травой" для курения.

Пожалуй, единственным светлым пятном фильма была игра актёров. Алексей Серебряков блестяще сыграл фронтового комбата. Его герой прорисован очень достоверно, ярко, выпукло. Такие же яркие персонажи у Юрия Степанова, Александра Баширова. Их герои живут, воюют, страдают и погибают, и им веришь. Можно только предполагать, какой могла получиться картина, не будь столь слабым и надуманным её сценарий.

Ну и, наконец, самое главное.

В течение всего фильма авторы нас просто изводят темой безжалостного советского "непрощения", когда воюющий уже целую вечность комбат-штрафник никак не может получить отпущения грехов и вернуть себе звание и награды. Точно так же вместе с ним беспощадно непрощаемы и другие штрафники. Особенно из бывших политзаключённых. О том, что в системе ГУЛАГа действовал категорический приказ, по которому на осуждённых по 58-й статье реабилитация через фронт не распространялась и в штрафные роты их почти не брали (только с малыми сроками), авторы фильма не удосужились узнать. Но оставим это опять же на их совести...

Так вот, вся, как говорят сегодня, "фишка" состоит в том, что документы об отбытии наказания и реабилитации на штрафника готовил не комдив и не "особист" дивизии, а командир штрафного батальона или роты. Либо по отбытию назначенного срока (1-3 месяца), либо по ранению (искупил кровью). И с этими документами он отправлялся в запасной полк. За редким исключением в эти решения вышестоящие "органы" не вмешивались.

И уж если обращаться к документам, то есть смысл поставить точку на всех вымыслах. Благо, правда о штрафных частях сегодня доступна любому ищущему её человеку.

Штрафные части Красной Армии существовали юридически с сентября 1942 по май 1945 г. Согласно архивным отчетно-статистическим документам, численность их переменного состава (штрафников) ежегодно составляла: 1942 - 24993; 1943 - 177694; 1944 - 143457; 1945 - 81766. Таким образом, за всю войну в штрафные батальоны и роты было направлено 427910 чел.

Если взять для анализа 1944 г., когда все фронты вели наступательные операции, количество штрафных частей и численность их переменного состава характеризовались следующими показателями:

- общее количество штрафных батальонов во всех фронтах Красной Армии колебалось от 15 (в январе) до 8 (в мае), а среднемесячное их число в этом году равнялось 11, при этом среднемесячная численность штрафников в одном батальоне составляла около 226 чел.;

- общее количество штрафных рот во всех армиях колебалось от 199 (в апреле) до 301 (в сентябре), а среднемесячное число рот составляло - 243, при этом среднемесячная численность штрафников в одной роте составляла 102 чел.;

- общие потери личного состава (убитые, умершие, раненые и заболевшие) всех штрафных частей (нарастающим итогом) составили 170298 чел. постоянного состава и штрафников;

- среднемесячные потери постоянного и переменного личного состава всех штрафных частей за год составили 14191 чел., или 52 % от среднемесячной их численности (27326 чел.). Это в 3-6 раз больше, чем общие среднемесячные потери личного состава в обычных войсках в тех же наступательных операциях 1944 г.

Что же касается заградительных отрядов, о которых из-за отсутствия достоверной информации распространялось (как и о штрафных частях) много всяких домыслов и небылиц (гнали войска под дулами пулеметов в наступление, расстреливали отступавшие части и т.д.), то никому из исследователей пока еще не удалось найти в архивах ни одного факта, который подтверждал бы, что заградительные отряды стреляли по своим войскам. Не приводятся такие случаи и в воспоминаниях фронтовиков. "Да, были заградительные отряды, - читаем мы в записках Героя Советского Союза генерала армии П.Н. Лащенко. - Но я не знаю, чтобы кто-нибудь из них стрелял по своим, по крайней мере на нашем участке фронта. Уже после войны я запрашивал архивные документы на этот счет. Таких документов не нашлось" [35]. И далее П.Н.Лащенко поясняет: "Заградительные отряды находились в удалении от передовой, прикрывали войска с тыла от диверсантов и вражеских десантов, задерживали дезертиров, которые, к сожалению, были, наводили порядок на переправах, направляли отбившихся от своих подразделений солдат на сборные пункты" [36].

В связи с изменением в лучшую сторону для Красной Армии после 1943 г. общей обстановки на фронтах полностью отпала также необходимость в дальнейшем существовании заградительных отрядов. Поэтому все они к 20 ноября 1944 г. (в соответствии с приказом НКО СССР № 0349 от 29 октября 1944 г.) были расформированы. (Г.Ф.Кривошеев "РОССИЯ И СССР В ВОЙНАХ XX ВЕКА")

Нужна ли нам сегодня правда о войне?

Не просто нужна, а необходима как воздух! После десятилетия чернухи и лжи сегодня особенно важно возвращать нашему народу правду о Великой Войне. Не приукрашенную, не отлакированную, не препарированную, не выхолощенную на потребу дня и очередного "изгиба" официальной пропаганды, а ту правду, которая через великие испытания и трагедии, через подвиги и неимоверный труд привела наш народ к Великой Победе. И солгавший против этой правды отвечает собственной честью пред лицом миллионов, павших за эту победу на поле боя...

[Naves]

наконец-то прочитал первые три части, приступлю к четвертой, а дальше?

[Evgen]

Можно и еще ...

Лев Бенционович Бродский - ныне (с 1993 года) житель США.

---------------------------

В годы войны ему пришлось повоевать рядовым в составе штрафного батальона (88-ой отдельный штрафбат Первого Белорусского фронта). После проката фильма "Штрафбат" в Штатах, он дал интервью газете "Еврейское слово".

Вот фрагменты из этой публикации:

- Вы попали в штрафбат за то что посмели сдаться врагам в плен, а не покончили с собой?

- Именно. В штрафбат я был направлен на 3 месяца в строгом соответствии с приказом Сталина от 4.06.42, гласившим, что офицеры, побывавшие в плену, должны были искупить свою вину...

Согласно Уставу батальона, все бойцы освобождались, если он выполнял поставленную задачу... Раненные - и в том случае, если батальон не справлялся с заданием.

Были случаи, когда штрафники были вынуждены отступать, тогда их не освобождали, а бросали на другие опасные участки...

- Какая задача стояла перед вашим штрафбатом?

- Мы должны были пройти немцам в тыл, занять гор.Рогачёв, форсировать речку Друть и соединиться с нашими частями...

Мы свою задачу успешно выполнили и всех нас освободили.

Приехал представитель Реввоенсовета фронта, зачитал приказ, выдал нам соответствующие документы. Офицеров восстановили в звании, выплатили зарплату задним числом. В том числе и за время пребывания и в плену, и в штрафбате.

- Вернёмся к кинофильму. Насколько я знаю, вы считаете, что фильм Володарского не даёт реальной картины происходившего...

- Я не могу говорить "за всю Одессу", может быть, по нашему штрафбату нельзя судить об остальных. Да и просуществовал наш батальон всего 3 месяца. Впрочем, думаю, что и в других штрафбатах не было времени для насилия, зверств, убийств и т.д. Все выполняли Устав, все хотели освободиться...

- А с вами не обращались бесчеловечно?

- Дисциплина в штрафбате была железная... за невыполнение приказа могли и расстрелять без суда...

- И многих расстреляли за 3 месяца существования вашего штрафбата?

- Представьте себе, - никого...

----------------------------------------------------

Вот так, мой Друг.

И... ты помнишь в конце фильма - длинный ряд - перечисление номеров штрафбатов. Уйма! Создаётся впечатление, что именно они и выиграли ту страшную войну. Таков и был "творческий" замысел авторов кинофильма.

А вот Л.Б.Бродский - бывший штрафник, а ныне гражданин США, - свидетельствует, что подобные формирования создавались, КАК ПРАВИЛО, для выполнения конкретной задачи...

Потому так много было их.

[Evgen]

Ну и на закуску ...

Гальдер Ф. Военный дневник. М., 2004, с. 98.

----------------------

Обратите внимание. Еще не прошло и двадцати дней с момента начала агрессии, а тевтоны вынуждены были ввести в действие штрафные батальоны! Так что справедливо было сказано в приказе №227, что штрафные части - не наше изобретение. Небезынтересно также отметить следующее. Согласно приведенным историком М.Ю. Мягковым в книге «Вермахт у ворот Москвы, 1941-1942» (РАН. Институт всеобщей истории, М., 1999) данным (со ссылкой на германские архивы), только в ходе зимней кампании 1941/42 г. военные трибуналы вермахта осудили за дезертирство, самовольное отступление, неповиновение и т.п. преступления, в том числе и с направлением в штрафные части, примерно 62 тысячи солдат и офицеров! Подчеркиваю, только за одну зимнюю кампанию 1941/42 г.! И сколько всего в вермахте было осуждено за подобные преступления до конца войны?! Кстати говоря, следует иметь в виду, что, в отличие от наших штрафных подразделений, в вермахте срок пребывания штрафников в таких частях заранее не устанавливался, хотя и возможность реабилитации формально тоже не исключалась. Однако в действительности немецкая система штрафных подразделений было куда более жестокой и варварской. В основном там господствовала система бессрочного пребывания в штрафниках и никакие ранения, то есть искупление вины кровью, как правило, не признавались (в Красной Армии, как известно, максимальный срок пребывания в штрафниках составлял три месяца или до первого же ранения). К концу войны немецкие штрафные подразделения по своей численности доходили до дивизии. Там была даже специальная штрафная дивизия № 999, которую нередко бросали на штурм на самых опасных, с точки зрения германского командования, направлениях.

Из статьи - Мифы о штрафниках - Автор: Арсен Мартиросян

Изменено 9 октября, 2009 пользователем Evgen

[Avraam]

до чего же за..имела эта наша мерзкая привычка свое говно оправдывать тем, что у соседей говно вонючее.

мне честно говоря пофиг, что там было со штрафниками у немцев.

[Evgen]

до чего же за..имела эта наша мерзкая привычка свое говно оправдывать тем, что у соседей говно вонючее.

мне честно говоря пофиг, что там было со штрафниками у немцев.

Да не дергайся ты так ... подозрительный ты наш!

Примеры приводятся не для разборок у кого дерьмовее а для размышления о войне в целом!

Что за мерзкая привычка искать во всем ... говно!

Изменено 9 октября, 2009 пользователем Evgen

[Avraam]

не нада, Жень!

говно ищешь ты, причем тебя постоянно тянет сравнивать его с не нашим.

мне ж его искать нет нужды - достаточно иметь глаза и уши.

говорить о чем либо достоверно будет можно тогда, когда архивы откроют. а щас все это бла-бла: один одно напишет, другой второе.

почитать твои выдержки - так получается, что угодить в ШБ за то что в плен попал, а не застрелился - это нормально. и фиг ли всего на 3 месяца.

Изменено 9 октября, 2009 пользователем Avraam

[Evgen]

не нада, Жень!

говно ищешь ты, причем тебя постоянно тянет сравнивать его с не нашим.

говорить о чем либо достоверно будет можно тогда, когда архивы откроют. а щас все это бла-бла: один одно напишет, другой второе.

почитать твои выдержки - так получается, что угодить в ШБ за то что в плен попал, а не застрелился - это нормально. и фиг ли всего на 3 месяца.

Avraam, не провоцируй меня ... это уже пройденый этап!

Тренируйся вон на........ младых!

За сим - покеда!

[Avraam]

никто тебя не провоцирует. нафиг нужно

и тренироваться мне тоже нафиг - могу других тренировать.

просто что левая, что правая ложь - суть одна: тенденциозный подход с идейной подоплекой. и не надо тут преподносить ее истиной в последней инстанции.

Изменено 9 октября, 2009 пользователем Avraam

[Пончик]

Avraam, а как Вы себе представляете процесс принуждения людей к выполнению действий, во время которых их скорее всего убьют? Типо, сознательная дисциплина? Или расстрел на месте?

Дураков умирать добровольно крайне мало, никакое сознательное желание тут не поможет, человеку жить охота. Потому, реальной альтернативой невыполнения приказа должна быть смерть. Но стрелять человека за, возможно, приступ слабости просто негуманно, да и нерационально. Потому, ему дают шанс искупить свою трусость, что абсолютно правильно.

Кроме того, на войне у всех в большей или меньшей степени едет крыша, что проявляется в резком падении дисциплины. Её поддержание - крайне сложная задача. Не зря в военное время все наказания, особеннно за насильственные преступления резко ужесточаютс. И если за это человека отправлять сидеть в тыл, это станет поощрением к узаконенному дизертирству. Потому - и таких в штрафбат, и это правильно.

А вот, между прочим, политических в штрафные подразделения не направляли - см. пример Солженицына. Их как раз сажали по лагерям, что б не разлагать войска.

Эти проблемы была во всех армиях всего мира и решались приблизительно одинаково, не надо иллюзий.

[Avraam]

Пончик, я дал повод заподозрить себя в иллюзиях? Напрасно вы так.

Я никоим образом не пытался оспаривать, что проблема поддержания дисциплины могла решаться и таким способом. Как собственно несложно понять и то, что негативные издержки реализации такого способа тоже имели место. Весь вопрос чего и скока. И без архивов тут можно драть глотку до посинения.

Я всего лишь в который уже раз пытаюсь донести, что ковыряясь в собственном дерьме, почему то общим местом является вытаскивание на свет чужого со словами " а наше-то говно не саме говнистое, есть поговнистее".

Пока мы так и будем сравнивать себя с худшим говном, мы так в говне и останемся. Может все-таки пора начать искать другие примеры для сравнения.

Изменено 9 октября, 2009 пользователем Avraam

[Evgen]

Интересный (на мой взгляд) материал:

36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер»