Агния Ефимовна Жевнова – о рабском труде подростка в фашистской Германии


Кажется, что это было так давно, но только не для тех, кто прошел сквозь ужасы фашистских концлагерей, рабского труда на чужой земле, потери близких людей. Агния Ефимовна Жевнова в январе этого года отметила юбилей – ей исполнилось 90 лет!


Она родилась в Смоленской области Сычевского района в деревне Яблоня в многодетной семье. Агния окончила только семь классов, когда началась Великая Отечественная война. В то время 15-летние подростки уже считались трудоспособными людьми. Рядом были полевые аэродромы, приходилось срезать грунт лопатами, чтобы самолеты могли садиться. Стратегическое значение имела и трасса Москва – Минск с железной дорогой.

В конце июля 1941 года немцы оккупировали эту территорию Смоленской области, два года жители деревни были в оккупации – они валили лес, носили бревна, на трассе работали советские военнопленные. Вырубали лес вокруг трассы и железной дороги, потому что фашисты боялись партизан. Скоро деревня была окружена, прислали человек двести немецких солдат, и всех, кто был 1925-1926 годов рождения, со всего сельсовета согнали на площадь, пригрозив, что если кто-то спрячется, всех расстреляют.

– Собрали нас девятнадцать человек с моей деревни, почти все семиклассники, естественно, родители плакали, – вспоминает Агния Ефимовна. – Всех погрузили в машину, а тогда вместо сельсовета была управа, откуда пришли списки, где было указано человек пятьдесят. Сразу мы попали в концентрационный лагерь для военнопленных в Руднянске. Лагерь был окружен рвом с водой и колючей проволокой, и собаки овчарки вокруг. Нас не кормили и не давали воды. Ночью подогнали товарный поезд, и когда нас погрузили, поехали мы через Витебск. Это уже была Белоруссия, проехали Псков, а везли-то в закрытых вагонах, два конвоира с автоматами на дверях и в тамбуре. Где-то в Польше останавливались, потом доехали до Венгрии, нас высадили, и мы попали в концлагерь Дахау. Трудно говорить. Раздели догола – и девчонок, и мальчишек со всего эшелона. Огромное бетонное здание, потолок из металлической сетки, нас погнали в подвал, там стояли вооруженные немецкие офицеры. Потом женщины проводили унизительную проверку голых детей, наверное, думали, что можем с собой что-то пронести. Когда шла в подвал, видела, как они проверяли металлоискателем нашу одежду. Пока шли по лестнице, нас обливали какой-то жидкостью. И мы уже шли, как слепые. Согнали много детей, сверху из душевых пускали то холодную воду, то горячую. Потом нас выпустили на улицу, дали одеться в нашу рваную одежду. И опять вагоны, и поехали дальше. Нас доставили за две недели. Потом проезжали Берлин, и довезли нас до Ганновера. Высадили на улицу – и за проволоку. Еще подходили эшелоны, у женщин стали отнимать маленьких детей, стоял какой-то нечеловеческий плач.

После распределительного пункта Агния попала в лагерь Нинбург, где ее за 25 марок купил фермер, у которого было большое хозяйство – земля, восемь коров, сорок пять свиней, кур – не сосчитать. Агния Ефимовна помнит, как дали жидкого супа, а она подумала: «Что же они хлеба забыли положить?» Ждала хлеба… Поселили ее в комнатушке с маленьким окошком с колючей проволокой, постели не было, спала на соломе, где водились блохи, которые невыносимо кусали.

Сразу после Нинбурга с хозяином пришли на поле копать картошку, накопали сорок мешков, потом нужно было бросать мешки в фургон, а затем – в подвал. Приходилось выполнять самую тяжелую работу. Вставала полчетвертого утра, доила коров, кормила свиней, на поле убирала урожай. Так Агния прожила два года, без выходных дней, ее очень выручало знание немецкого языка.

А потом в окрестностях поместья этого немца появились американцы на танках; кто-то спровоцировал стрельбу, американцы в ответ обстреляли деревню, пять бомб попало во двор, где жила Агния. Потом вдруг организовалась русскоязычная молодежь, по-видимому, батраки, у которых были списки с фамилиями, у кого находились угнанные в Германию люди. Пришли человек пять к хозяину, ей хозяин отдал карту, заменяющую документ, и Агнию привезли в охраняемый женский лагерь в лесу, где целый месяц откармливали кашей из пшенной муки – утром и вечером.

– Это был уже 1945 год, апрель. Американцы предлагали поехать в Америку, но никто не согласился, все хотели домой, – вспоминает Агния Ефимовна. – Они организовывали товарные поезда, пайков не было. Приехали мы на Эльбу – это уже была граница с советскими войсками. Здесь мы уже переходили границу к своим. Временный был деревянный мостик, и только по четверо шли. Спрашивали: «Немцев, поляков нет?» А потом уже у себя стали проверять, кто откуда, и мы приехали в Бухенвальд. Этот концлагерь был уже освобожден нашими солдатами. Там были шахты, вся вода была отравлена. И там уже состоялся допрос. Спрашивали – вы добровольно поехали? Нет. И документы наши шли в архив КГБ.

А потом была долгожданная дорога домой в товарных вагонах, ехали сначала до Бреста, где ждали семь суток. И когда Агния приехала домой и вышла на своей станции, сердце сжалось – все сгорело и было разбито до основания. Агния вернулась в деревню Хлыстовка Руднянского района Одинцовского сельсовета, откуда ее увезли в Германию. Встретилась почтальон из деревни, сказала, что многие вернулись обратно. Но Агнии пришлось пережить еще одно потрясение – во время оккупации погибла ее мама, а отец умер от воспаления легких.

– В Германии мне снился сон – мы идем в лес за клюквой, – вспоминает Агния Ефимовна, – и мама стоит, ветром ей раздувает волосы, туман такой, ее шатает, и лес сухой-сухой, и она не может выбраться. И вроде я украла хлеб, и мама у ворот сада хочет зайти, а я хочу ей этот хлеб передать. И полицаи меня к ней не пустили. Я спросила у польки, которая сны разгадывала, что это значит. Она сказала, что не пустили, значит тебе жить. И в этот же вечер – бомбежка. Я уже была в своей комнатушке, как стали бомбить. Как раз бомба упала в палисадник, прямо напротив. Получилась огромная воронка. Каких-то три метра – и было бы прямое попадание. И я подумала – вот тебе и сон.

…В 1946 году в соседнюю деревню Болшево пришел раненый фронтовик Иван, до войны он работал на авиационном заводе в Смоленске, откуда и пошел на фронт. Познакомились, поженились в ноябре 1947 года. После работы на лесоразработках Агния поехала в Смоленск, хотела поступить на курсы бухгалтеров – оказалось, была за границей, не положено. Уехали в Златоуст на Урал, в основном, ездили в командировки от железной дороги. А родственник Агнии жил в Дзержинском Московской области, с ним часто переписывались. Он всегда звал в гости. Молодая семья остановилась в Люберцах, муж устроился в Тураево на производство Министерства обороны. Получили квартиру. Потом Агния устроилась работать на ЛЗОС в цех шлифовки-полировки. После проблем со здоровьем врач запретил работать в этом цехе, и ее перевели в новый цех № 18 машинистом кондиционерных установок. Ее трудовой путь отмечен многими благодарностями. А с Иваном она прожила счастливые годы – 55 лет в любви и уважении.

…Более семидесяти лет прошло, как отгремели залпы Великой Отечественной войны. В каждой советской семье были потери и человеческие жертвы. Семья Агнии Ефимовны Жевновой, урожденной Орловой, заплатила высокую цену за Великую Победу. Старший брат Матвей погиб подо Ржевом во время войны. Судьба других братьев не менее трагична. Александр был ранен, попал в плен в Германии и умер. Прокофий умер во время блокады от голода в Ленинграде и похоронен на Пискаревском кладбище. Федор воевал танкистом за Ленинград. Брат Николай уехал в Ленинград, работал на оптическом заводе «Светлана», позже пошел добровольцем на фронт, был зенитчиком и пропал без вести.


* * *
Агния Ефимовна отмечена многими юбилейными наградами, имеет памятную медаль «Непокоренные» за стойкость и верность Родине как пострадавшая в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.